В галерее "Совком" на улице Щепкина проходит выставка русско-израильского художника Михаила Яхилевича "40 лет спустя...". Проект в подлинном смысле концептуален, ибо являет собой не голую мысль, худо-бедно проиллюстрированную скупыми объектами, а некое пластическое решение, парадоксально-неожиданное, объединившее в новую целостность работы маленького вундеркинда Миши, внука художника Меера Аксельрода и зрелого художника Михаила Яхилевича. Eго детство прошло в Москве, зрелость нашлась в Израиле, куда художник уехал в 1990-м. И вот перед нами выставка, объединившая два творческих периода с разрывом в 40 лет! Художник перерисовал свои ранние инфантильные опусы. Михаил Яхилевич, случайно отыскавший в Москве папку со своими детскими гуашами, решается столкнуть два мифа о себе - феерический, возникший в детстве, и теперешний - умудренный, трагический, ироничный. Но в обоих случаях перед нами некое поэтическое обобщение, рассказывающее не только о жизни автора, но и о жизни каждого из нас. Ведь у всех было детство, и все вступают с ним в контакт, продолжая или обрывая заданные в детстве темы. Яхилевич предпочитает их продолжать, заново осмысляя и включая в новый контекст. -В проекте Яхилевича два "мифа" - детский и взрослый - не противопоставляются друг другу, в них ищутся связи и различия, утраченное и обретенное. Взрослый художник азартно подхватывает те "экзистенциальные" темы, которые он ребенком интуитивно нащупал и воплотил в озорных, ярких, солнечно-беззаботных гуашах: времена года, болезнь и здоровье, природные и человеческие стихии, город как мечта о новой жизни, общение двоих. При этом возникающие в результате монтажа детских и взрослых работ диптихи, триптихи и полиптихи объединены авторской памятью, связывающей утекающее, как песок, время. В тетраптихах "Осень" и "Зима" детское ощущение жизни предстает, как кажется, картинкой в левом нижнем углу. Замечательное ликующее лето рисуется в образах каких-то весело шагающих шеренгой человечков на фоне деревьев всех пород и цветов и столь же красочных, уходящих в светлую бесконечность горных хребтов. А зима - прозрачным контрастом молочно-белых напластований гуаши и черных ажурных стволов деревьев с фигурками людей внизу листа, добавляющих этой зиме обжитости и домашности. Интересно, что ребенок дает "панорамную" композицию, некий вид издалека, где все пронизано ощущением поэтической праздничности, эмоционального слияния с миром. Три "взрослые" части продолжают и развивают заданную тему. В "Лете" появляется бурное, динамично написанное контрастными тонами черно-розово-желтое небо с солнцем, полузакрытым облаком. Тревожное облачное небо с полускрытой луной возникает и во взрослом "продолжении" "Зимы" А в "наземных" частях и "Лета" и "Зимы" деревья и пространство вступают во взволнованный диалог, краски контрастнее, предметы начинают отбрасывать тени, мир предстает загадочнее и драматичнее. В цикле сквозным становится мотив отражения. Это некая метафора работы памяти, воссоздающей прошлое и связывающей времена. В этом смысле наиболее выразительны диптихи, где взрослый герой грезит о детстве. Таков диптих "Лекарь" взрослый художник изображает себя в очень детской манере, когда лицо лежащего на диване больного "моделируется" только "точками" и "крючочками". Тем не менее, ясно, что заболевший герой задумался, приподняв руку с таблеткой. В другой - питье. Пить или не пить? А ведь был, был когда-то чудодейственный доктор, целитель, богатырь. Его изображение как видение памяти всплывает в правой части. Это почти Бог в белоснежной свободной одежде, - огненнобородый и рыжий, с эликсиром жизни в поднятой руке. Коллизия лишена назидательности - детская "вера" помогает жить и в зрелом возрасте. Иногда же она подвергается существенным поправкам, как в трагически звучащем тетраптихе "Морской бой”. Маленький Миша жил в России, из которой "не выпускали". Он грезил об обетованной земле, куда прорвется фантастическим образом, даже окруженный советскими самолетами и кораблями. Но вот в левой части возникает какое-то резво плывущее суденышко, выпускающее из трубы клубы фиолетово-черного дыма, захватившего целые три "взрослые" части, - ах, не так, не так все просто и беззаботно в этом ''географическом" перемещении! Фантастические мечты детства, конечно, ярче суровой реальности. Но метафора отражения не только символизирует связь прошлого и будущего, воспоминаний взрослого художника о своем детстве и детских рефлексов во взрослой жизни. В нескольких, на мой взгляд, лучших работах цикла она воплощена вполне осязаемо, "грубо и зримо''. Это диптихи "Озеро" и "Город". Автор очень изобретательно играет в "отражения", располагая две части диптиха по модели игральных карт - одну под другой. В "Озере" сверху детская работа, где на золотистом фоне в ряд выстраиваются "каракули" коричневых домиков, деревьев, угла сарая и тут же морская свинка (впрочем, это, возможно, какой-то другой зверек). И все это смешное хозяйство отражается во "взрослом" озере (читай, памяти) - то же самое внизу дано как бы вверх дном, очертания предметов лишены "крючковатых" подробностей и мягко "плывут" в прозрачной розово-сиреневой глади-гамме. Тут же появляется мальчишка, держащийся на воде с помощью красного круга - некое зримое явление детства во взрослых "вариациях" артистически утончающих смешную и едкостно выразительную детскую "куринолапость". В "Городе" художник словно бы перевернул времена. Верхняя часть диптиха - это явно "взрослый" город с продуманно скомпонованными, четко очерченными и аккуратно раскрашенными домами и башнями, выходящими на морской залив, где компактно разместились три лодочки. Город тут - нечто незыблемое, раз и навсегда данное. Это любимое пристанище, но и в некотором роде "тюрьма". Ребенок представлял город мечты совсем иначе. Эта мечта о приморском городе предстает теперь в "отражении", где те же башни и дома кривобоки и аляповаты, но оттого фантастически прекрасны, а сиреневый заливчик явно уводит в какие-то сказочные края. Художник скрестил в двух образах города взрослую мастеровитость и детскую неумелую, но захватывающую спонтанность, взрослый разум и детскую стихийность, взрослое чувство меры и детскую бескрайность. Еще одна грань "отражений" - авторские автопортреты - невероятно причудливые "карнавальные" в детстве и всегда несколько ироничные во взрослом состоянии, что особенно бросается в глаза в триптихе "Здравствуйте, господин Яхилевич!". Два приятеля-мальчишки изображены на детской работе, где юный художник уподобил себя едва ли не дереву. Во всяком случае, его голова завершается древесной кроной. А слева на фоне розовой стены - две мелкие фигурки пожилых кругленьких человечков, отбрасывающих тени. Ага, тени - это там, где взрослые заботы. Но иронический пассаж по своему адресу (вот какими мы стали!) - лишь один из смысловых обертонов игры в отражения. Работа бросает отсвет и в культурное прошлое человечества, переиначивая известную картину Курбе, а две пары - парнишек и взрослых ''мужичков" - сверху словно бы накрыты "космическим" пейзажем с таинственным белым домиком и небом, - спокойно-серым и пламенно-красным, намекающим на страдания и страсти.
Рус
ENG
СОВКОМ в социальных сетях: